Митрополит Рязанский и Муромский, местоблюститель патриаршего престола и первый президент Святого Синода – один из самых замечательных иерархов русской церкви при Петре Великом. Стефан, в мире Семен Иванович Яворский, родился в местечке Яворе в 1658 г. Ученые до сих пор не пришли к единомыслию относительно вопроса, где находилось это место родины Стефана – в Галиции или на Волыни. Но во всяком случае родители Стефана, бывшие мелкими шляхтичами, жили в той правобережной Украине, которая по андрусовскому мирному договору 1667 г. осталась за Польшей. Люди по-видимому небогатые, они, однако, после этого события, чтобы окончательно избавиться от гонений на свою православную веру со стороны поляков, решили переселиться на левый берег Днепра, в пределы Московского государства, – именно в сельцо Красиловку, недалеко от города Нежина. Это сельцо для семьи Яворских сделалось второй родиной: здесь умерли родители Стефана, и здесь же, в Нежине, впоследствии служили его братья. Образование Яворского началось, конечно, еще до переселения в Красиловку. Теперь же он, по словам одного своего биографа, «юн сый, горя желанием учения», отправился в Киев, где поступил в знаменитую Киево-Могилянскую коллегию, – средоточие тогдашней южнорусской образованности. Когда он прибыл в Киев, мы с точностью определить не можем, но во всяком случае это было не раньше 1673 г., а, вероятно, гораздо позже. Пробыл он в Киевской академии до 1684 г. Здесь молодой Яворский обратил на себя внимание известного киевского проповедника, иеромонаха Варлаама Ясинского, впоследствии бывшего архимандритом Киево-Печерским, а затем митрополитом киевским. Сам Варлаам был учеником заграничных иезуитских коллегий, и вот он, уверившись в несомненных дарованиях Яворского, решил повести его тем же путем, каким шел сам, и в 1684 г. отправил его за границу для довершения духовного образования. Для того, чтобы беспрепятственно слушать философию в иезуитских коллегиях во Львове и Люблине и богословие в Вильне и Познани, Яворский должен был, по крайней мере наружно, сделаться униатом и даже принять новое имя, Станислава-Симона. Впоследствии враги митрополита постоянно ставили ему в вину это вынужденное вероотступничество, но вряд ли справедливо: поступок Яворского был самым обыкновенным в то время; так поступали все сколько-нибудь известные южнорусские ученые, например, Иннокентий Гизель и Епифаний Славенецкий. Учение в католических школах не мешало им быть затем самыми ревностными борцами за православную веру. Как бы то ни было, но Яворский в польских училищах «прошел вся учения грамматическая, стихотворская, риторская, философская и богословская» и получил диплом, в котором назывался «artium liberalium et philosophiae magister, consummatus theologus». Образование Яворского, полученное им в этих польских училищах, дало ему, во-первых, все те духовные средства, которые были необходимы ему при его будущем высоком служении православной церкви, во-вторых же, определило и особенности его умственного развития и сильно повлияло на склад его убеждений, в основе которых всегда лежали идеи авторитета и традиции. Вероятно, отсюда же будущий митрополит вынес и особенное свое нерасположение к протестантизму. В 1689 г. Яворский вернулся в Киев; здесь он, конечно, немедленно отрекся от католицизма, и « о чадех своих пекущися и Отцу небесному сообразная, примером блуднаго сына, Стефана приняла и властию ключей Христовых простила и разрешила», говорит одна последующая апология Стефана. В киевской академии Яворский был подвергнут испытанию и между прочим обнаружил при этом испытании такие способности слагать стихи латинские, польские и русские, что киевские ученые почтили его высоким титулом poeta laureatus. В это время Яворский находится опять под покровительством Варлаама Ясинскаго, который все убеждал его принять монашество. Наконец, в 1689 г. Яворский принял иноческий чин, будучи пострижен самим Варлаамом и получив при пострижении имя Стефана. В следующем же году покровитель и благодетель Стефана Варлаам был избран в митрополиты киевские, и Стефан, проходивший до этого времени монастырское послушание в Киево-Печерской лавре, был назначен в академии преподавателем риторики и витийства. В 1691 г. он был уже префектом академии и профессором философии, а через несколько лет и профессором богословия. Деятельность Стефана в качестве академического преподавателя была весьма благотворна: вместе с ним в академии, можно сказать, утверждалось последнее слово латинской богословской и философской мысли. Его биограф в приложении к «Камню Веры» так говорит о его деятельности в академии: «Стефану восприемшу учительство уже не бе нужда малороссийским юношамъ искати учения в чужих государствах, вся бо требуемая обретахуся в Киеве, удобе снискаемая от таковаго учителя». В академии Стефан воспитывал целый ряд будущих учителей, проповедников и администраторов. Между его питомцами был, вероятно, и его будущий соперник, знаменитый впоследствии Феофан Прокопович. Когда Стефан был уже митрополитом, враги обвиняли его в том, что при нем Киевская академия сделалась рассадником «папожскаго учения». Но это бездоказательное обвинение легко опровергается тем, что до нас дошли богословские лекции Стефана, в которых последний тщательно опровергает заблуждения римско-католической церкви. Впрочем, был один пункт в его воззрениях, в котором он был в противоречии с церковью московской. Как раз в Москве в это время велись ожесточенные споры о времени пресуществления св. даров. Сильвестр Медведев защищал мысль о том, что пресуществление св. даров совершается одними словами Спасителя без призывания св. Духа. Это учение было, несомненно, заимствовано им от латинской церкви. Стефан тоже принял участие в споре, и, хотя держался среднего примирительного пути, но все же это последнее обстоятельство сильно повредило ему в глазах многих, долгое время считавших его «латынником».

Вместе с деятельностью ученой и преподавательской Стефан совмещал в это время и деятельность проповедника. Между прочим, он произнес проповедь в Батурине при бракосочетании пана Иоанна Обедовского, нежинского полковника, племянника Мазепы; проповедь эта проникнута глубоким уважением к готману. Вместе с тем Стефан постоянно помогает своему митрополиту в епархиальном управлении. В 1697 г. он был назначен игуменом Свято-Никольского Пустынного монастыря близ Киева на место Иоасафа Кроковского. На это назначение Стефан мог смотреть как на переходную ступень к епископству. В это время он не только «помоществовавше кафедре митрополичьей въ духовных и епаршеских делахъ», но по делам митрополита бывал даже и в Москве. В январе 1700 г. митрополит Варлаам отправил его вместе с игуменом Захарией Карпиловичем в Москву с письмом, в котором просил патриарха Адриана учредить переяславскую кафедру и назначить на нее одного из присланных игуменов. Однако Стефана в Москве ожидало новое, совершенно для него неожиданное высокое назначение. Патриарх Адриан, уже больной, принял присланных игуменов и обещал поговорить о переяславской кафедре с государем, а пока игумены жили на малороссийском подворье. Но тут случилось обстоятельство, которое определило дальнейшую судьбу Стефана. В Москве скончался знаменитый военачальник боярин Алексей Семенович Шеин. Стефан при погребении говорил надгробное слово, а в необыкновенном уменье проповедовать ему не отказывали и его злейшие враги. И вот проповедь малорусского игумена произвела сильнейшее впечатление на слушателей, а среди них был сам государь. Петр сразу заметил талантливого человека п говорил патриарху, что игумена Стефана нужно посвятить в архиереи на какую-нибудь из великорусских епархий, «где прилично, не в дальнем разстоянии от Москвы». Стефану же самому было приказано оставаться в Москве, «доколе же обыщется где место архиерейское праздное и приличное». Таковое открылось в скором времени в Рязани. А между тем Москва Стефана встретила не особенно приветливо: ему готовили архиерейское место, а в то же время ничего не давали на прожитие, так что он должен был в феврале просить начальника посольского приказа адмирала Головина о назначении ему содержания и жалования со старцами. 15 марта ему был объявлен приказ патриарха, чтобы он на другой день готовился к наречению, но Стефан на другой день не явился, а уехал в Донской монастырь, а 1 апреля подал опять Ф. А. Головину небольшой трактатец под названием: «Вины, для которых ушелъ я от посвящения» ... Но ничто не помогло; настойчивость Петра, конечно, превозмогла, и 7 апреля 1700 г. Стефан был поставлен в рязанские митрополиты. В июле того же года он был уже в Рязани и деятельно занялся делами своей епархии; однако заниматься только одной своей епархией ему суждено было недолго. 15 октября того же года скончался патриарх Адриан. Прибыльщик Курбатов, отписывая государю о кончине патриарха, советовал ему с избранием нового патриарха повременить, а пока для заведывания делами патриаршего управления выбрать кого-нибудь из архиереев в местоблюстители. На эту должность Курбатов рекомендовал Афанасия, архиепископа холмогорского. Предложение Курбатова шло, вероятно, навстречу мыслям самого Петра, и государь патриарха не назначил, согласившись на должность местоблюстителя, но на нее поставил не Афанасия, а митрополита рязанского. Таким образом, 42-летний Стефан в самый короткий промежуток времени сделался из простых игуменов высшим лицом в русской церкви. Сам Стефан вовсе не искал этой чести; он тосковал по своей Малороссии и опасался больших неприятностей на новом высоком поприще. Многие из москвичей, вероятно, были недовольны назначением Стефана, этого «черкаса и обливанца», но, конечно, не могли открыто выражать своего неудовольствия. Был этим очень недоволен, и иерусалимский патриарх Досифей и в 1702 г. писал Петру Великому письмо, в котором предостерегал государя вообще против духовных лиц из малороссов и не советовал ни в каком случае делать Стефана патриархом. Петр не обратил на письмо никакого внимания, но сам Стефан отправил к патриарху оправдательное письмо. Досифей, однако оправданиями его не удовлетворился и 15 ноября 1703 г. отправил митрополиту обширное письмо, в котором никак не хотел считать Стефана вполне православным. Только преемник Досифея, патриарх Хрисанф, окончательно примирился с местоблюстителем.

Между тем новому местоблюстителю предстояло много самой разнообразной работы на своем поприще. Благодаря нововведениям Петра, обострился еще раньше возникший в русской церковной жизни вопрос раскольнический. С этим прежде всего и пришлось столкнуться Стефану. В 1700 г. еще возникло дело книгописца Григория Талицкого, который распространял в народе тетрадки, в которых Москва называлась Вавилоном, а Петр Великий антихристом. Стефан должен был увещевать этого фанатика; Талицкий, конечно, остался при своих мнениях, и киевский ученый не мог убедить московского начетчика. Однако для Стефана эти прения не пропали даром, и в 1703 г. он издал книжку, направленную против заблуждений Талицкого, под названием «Знамения пришествия антихристова и кончины века». В этом сочинении Стефан заимствовал многое от испанского богослова Мальвенды. В своих проповедях митрополит также довольно часто обращался с увещанием к раскольникам. Епархиальные архиереи по делам раскола также сносились с ним. В последний период жизни Стефана известно еще его участие в одном деле против раскола, которое, однако не принесло никакой пользы православной церкви в 1718 г. по его благословению было напечатано «Соборное деяние на еретика армянина на мниха Мартина». Соборное деяние – это несомненно подложно, и его подложность была еще доказана старообрядцами в их «Поморских ответах». Трудно сказать, принимал ли деятельное участие в этом деле сам Стефан, по всей вероятности, он из своей слабохарактерности согласился прикрыть своим именем тот литературный подлог, который был совершен известным Питиримом по приказу Петра. Кроме дел раскола на местоблюстителя была возложена обязанность избирать кандидатов для пустующих епархий и посвящать их во епископы. Из его ставленников особенно известны: священник Димитрий Туптало (митрополит ростовский), Филофей Лещинский (митрополит сибирский), Иоасаф Кроковский (митрополит киевский) и митрополит ростовский Досифей, впоследствии казненный по делу царевича Алексея. Кроме общего надзора за делами русской церкви Стефану приходилось управлять еще двумя большими епархиями, патриаршей и рязанской. Вследствие множества дел и частого отсутствия из Рязани он не мог, конечно, посвящать своей кафедре столько времени, сколько хотел. По крайней мере в одном из своих предсмертных писем он скорбит о том, что был далек от своей паствы.

Кроме дел церковно-административных в обязанности Стефана лежали еще дела духовно-учебные, так как государь назначил его и протектором Московской академии. Эту академию он устроил по образцу Киевской, «заведя в ней учения латинская», назначая на должность ректоров и префектов своих киевских учеников. В течение 16 лет (1706–1722) во главе Московской академии находился архимандрит Феофилакт Лопатинский, искренний и преданный его почитатель. Стефан принимает участие во многих ученых предприятиях своего времени: он между прочим помогает известному Федору Поликарпову в издании последним «Лексикона треязычнаго» (1704 г.). Он пользуется высоким ученым авторитетом в русском обществе. Такой замечательный русский человек, как Посошков, подает ему свои «писания» и «доношения» относительно устройства наших духовных школ. Стефана с этой стороны знают и за границей: по крайней мере именно к нему обращался в 1712 г. с письмом знаменитый германский философ Лейбниц, говоря о необходимости для распространения христианства перевести на языки живущих в России инородцев 10 заповедей, Отче наш и .

Кроме всех этих многоразличных дел и забот Стефан не забывал и своего проповедничества: он произносит свои «изрядныя предики» по случаю всякого более или менее важного политического или церковного события: говорит проповеди по поводу побед царского оружия, – взятии Шлиссельбурга, Нарвы, Риги, торжественно славит Петра после Полтавской победы, доказывает необходимость заведения флота на Балтийском море и т.д. В 1708 г. в Успенском соборе вместе с другими иерархами он предает торжественной анафеме Мазепу и произносит приличествующую этому случаю проповедь . Его проповеди проникнуты вполне схоластическим духом, они наполнены патетическими местами, аллегориями, анекдотами и т.п. Справедливость, однако, требует добавить к этому, что иногда ревность и любовь к церкви невольно заставляют Стефана сбросить в своих проповедях тяжелую схоластическую форму, и тогда речь его приобретает действительно искренний и задушевный тон.

Каковы же, однако в это время были отношения Стефана к Петру? В начале его местоблюстительства они ничем не нарушались: Петр весьма благоволил к Стефану, назначил ему довольно хорошее жалованье, в 1711 г. подарил ему на Пресне двор с садом и прудом и, по словам самого Стефана, часто жаловал ему за победительные проповеди «овогда тысячу золотых, овогда меньше». Во время своих походов царь постоянно переписывается с местоблюстителем, сообщая ему о своих трудах и победах. Но Стефан далеко не был доволен своим по внешности блестящим положением: уже в письме к его лучшему другу, св. Димитрию Ростовскому , в 1707 г. звучат скорбные нотки; он жалуется на «безчисленныя суеты» и «неудобостерпимое бремя», называя Москву Вавилоном. У Петра он просится на киевскую кафедру, но тот его не отпускает. В 1706 г. в Москве пронесся даже слух, что митрополит собирается принять схиму, так что Мусин-Пушкин было даже запретил всем архимандритам и священникам под страхом наказания постригать его в схиму. Волей-неволею Стефану по настоянию государя пришлось вернуться в Москву к своему скучному местоблюстительству. Главной причиной недовольства Стефана было то, что он видел себя обладателем только громкого титула «Екзарха святейшего патриаршего престола блюстителя и администратора». «При тогдашних обстоятельствах церковной и общественной жизни», справедливо говорит г. Рункевич, «роль блюстителя патриаршего трона представлялась двусмысленною, жалкою декорацией, за спиной которой светские власти делали, что хотели» ... Есть известие, что Стефан будто бы лично делал намеки государю о патриаршестве, а государь, говорят, на это ответил: «Мне этого места не ломать, а Яворскому на нем не сидеть». Но вряд ли Стефан не мог видеть, что и титул патриарха при тогдашних отношениях светского правительства к церкви никакой власти ему не прибавит. Он постепенно разочаровывался в Петре Великом; теперь он видел в государе человека не только не радящего о церкви, но даже, пожалуй, враждебного ей, друга ненавистных Стефаном протестантов. И вот местоблюститель постепенно, очень осторожно переходит из «Петра Великого дел славных проповедника» в его обличителя. Та манера проповедничества, которой он держался, давала ему возможность делать весьма прозрачные намеки на современных лиц и современные события. Впрочем, в начале эти обличительные намеки остаются только на бумаге. Еще в 1708 г. на день св. Иоанна Златоуста (13 ноября) Стефан приготовил проповедь, в которой обличал отобрание церковных имуществ и говорил о царе Валтасаре, пировавшем из сосудов церковных; в ней даже есть намек на петровские ассамблеи. Однако на этой проповеди есть отметка: non dictum, – следовательно, она не была произнесена. Не была произнесена и проповедь, в которой говорилось о «муже прелюбодейном», посхимившем свою жену. Но все более и более накоплявшееся у митрополита раздражение против Петра прорвалось наружу окончательно в 1712 г., когда он 17 марта в день именин царевича Алексея произнес свою знаменитую проповедь о фискалах, которые, действительно, творили большие злоупотребления. День именин царевича был выбран Стефаном не даром: все более и более отдаляясь от Петра, он должен был, как и многие другие современники, смотреть с надеждой и упованием на царевича, который, как всем было известно, вовсе не похож на отца. Сенаторы, присутствовавшие при этой проповеди, нашли ее возмутительной, и сенат потребовал Стефана к ответу. Тогда тот 21 марта того же года обратился к Петру с письмом, в котором вновь убедительно просил отпустить его в Донской монастырь на покой. Однако, эта выходка митрополита против Государя прошла ему безнаказанно; говорят, царь только на рукописи проповеди в том месте, где была написана особенно резкая выходка против «мужа законопреступнаго», сделал пометку: «Первее одному, потомъ же со свидетелями», давая этим Стефану понять, что тот должен был сначала обличить его с глазу на глаз, но митрополит на такой смелый поступок не был способен, – в присутствии царя он робел и терялся. В последующей переписке своей с Петром Стефан редко был искренним; подписывался на своих письмах он всегда весьма характерно: «Вашего царскаго пресветлаго Величества верный подданный, недостойный богомолец, раб и подножие Стефан, пастушок рязанский». А между тем, в это самое время этот «недостойный богомолец» осмелился поднять такое дело, которое царю было весьма неприятно, – начал знаменитый розыск против лекаря Димитрия Тверетинова. В начале XVIII в. немецкая слобода особенно разрослась, разбогатела и сделалась центром протестанской пропаганды; немцы старались доказать, что различия между православной церковью и лютеранством facillime legitimeque uniuntur (легко и законно согласуются). Вместе с тем они в Москве искали себе адептов среди православных. Таким адептом протестантизма и явился вольнодумец Тверетинов, который уже много лет распространял в Москве свои воззрения. Дело было первоначально начато против школьника Ивашки Максимова, который оговорил Тверетинова и некоторых его последователей. Однако лекарь и один из его сторонников, фискал Михайла Косой, бежали в Петербург и там нашли себе покровителей в лице некоторых сенаторов, врагов Стефана, и архимандрита Александро-Невской лавры Феодосия. Здесь еретики были признаны православными, и 14 июня 1714 г. сенат указал Стефану принять еретиков и объявить торжественно о их правоверии. На этот раз он, однако, решил не уступать и 28 октября обратился к государю с обширным письмом, в котором, излагая обстоятельства дела, указывал на полную невозможность исполнить распоряжение сената. Царю, видимо, весьма не нравилось направление, данное делу Тверетинова митрополитом, и 14 декабря последовал указ о вытребовании всего дела в Петербург и о явке туда же самого Стефана со всеми свидетелями. Стефан на это ответил просьбой к царю отпустить его в Нежин на освящение церкви. Петр отказал, и Стефану пришлось отправиться в Петербург. Здесь в марте 1715 г. дело Тверетинова вновь рассматривалось и приняло совершенно неблагоприятный оборот для местоблюстителя: из обвинителя он превратился как бы в обвиняемого. Дошло даже до того, что 14 мая, когда Стефан для слушания дела пришел в судебную избу, «сенаторы, как он сам пишет царю, с великим студомъ и жалем изгнали его вонъ». Недовольный и обиженный, Стефан усиленно просить отпустить его в Москву. Наконец 14-го августа желанное разрешение от царя было получено; Стефану, однако, хочется исполнить свое давнишнее желание – посетить свой родной Нежин, но Петр все его туда не отпускает. Тогда он 23 января 1716 г. сочиняет трогательное письмо на имя двухмесячного царевича Петра Петровича, прося его «походатайствовать о нем перед своим родителем». Должно быть, эта последняя просьба тронула суровое сердце Петра, потому что 25 июля мы видим митрополита торжественно освещающим свой храм в родном Нежине.

Между тем не успели еще заглохнуть в душе Стефана огорчения по делу Тверетинова, как над головой его стряслась новая, еще более крупная неприятность: 18 мая 1718 г. государь приказывал Стефану как можно скорее явиться в Петербург, чтобы принять участие в верховном суде по делу царевича Алексея. Раньше было отмечено, что Стефан более или менее сочувствовал царевичу; однако, по нашему мнению, О. М. Соловьев вполне прав, утверждая, что со своей скрытностью и необщительностью Стефан не мог быть особенно близок с царевичем, но несомненно и то, что окружающие постоянно твердили царевичу: «Рязанский къ тебе добр, твоей стороны и весь онъ твой». Во всяком случае, с тяжелым чувством должен был местоблюститель присутствовать на суде над тем человеком, на которого он возлагал многие свои надежды. Конечно, не без его влияния духовенство, спрошенное Петром о праве его казнить сына, высказалось определенно за помилование. Стефан же имел мужество восстать, хотя и безуспешно, против расстрижения епископа Досифея, замешанного в деле царевича и казненного. Митрополит сам отпевал и хоронил несчастного царевича.

В то самое время, когда в Петербурге решалось дело царевича, самое видное место среди иерархов русской церкви занял молодой Феофан Прокопович, против назначения которого в архиереи Стефан восставал всеми силами. Единомышленники и почитатели Стефана – ректор московской академии Феофилакт Лопатинский и преподаватель той же академии Гедеон Вишневский, – подали доношение, в котором обвиняли Феофана, тогда еще только кандидата на псковскую кафедру, в ереси. К этому обвинению присоединился и Стефан, соглашавшийся допустить Прокоповича к епископству только после отречения последнего от его протестантских заблуждений. Но и тут его ждала та же неудача, что и в деле Тверетинова: государь был сильно разгневан на него, и ему пришлось униженно просить прощения. Петр поручил сенатору Мусину-Пушкину «свести рязанскаго с Феофаном». Свидание состоялось, и между противниками произошло видимое примирение, хотя Феофан в своих проповедях и даже в «Духовном регламенте» впоследствии неоднократно позволял себе весьма непристойные выходки против престарелого митрополита.

Во все это время Стефан жил в неприятном ему Петербурге и должен был поневоле принимать участие во всех торжественных молебствиях; так, например, 29 июня 1719 г. он говорит проповедь в церкви св. Троицы, 21 июля того же года государыня приказывала ему молиться в церквах об успешном окончании шведской кампании. Вообще везде, где необходимо было, так сказать, внешнее церковное представительство, Стефан первенствует, но никакого влияния на дела он уже не оказывает, – тут государь постоянно предпочитает ему Феофана Прокоповича и Феодосия Яновского. Для нас несколько странно то обстоятельство, что именно в это тяжелое для Стефана время он уже не просится у Петра на покой. Г. Рункевич объясняет это тем, что, видя свое отдаление от царя, митрополит стал дорожить тем местом, от которого раньше отказывался, действуя в этом случае по обыкновенной человеческой психологии: не хранить того, чем обладаем, и стремиться к тому, чего лишаемся. Но, по нашему мнению, возможно и другое объяснение: Стефан теперь видел, что в случае ухода, он будет заменен или Феофаном, или Феодосием, бывшими в его глазах еретиками; оставаясь же на своем посту, он мог, хотя в слабой степени, оказывать противодействие тому протестантскому влиянию, представителями которого были Феодосий и Феофан. Вероятно, это соображение и заставляло престарелого иерарха оставаться на постылом для него месте. Между тем назревала полная реформа нашего церковного управления. Новые формы этого управления вырабатывались по предложению государя ненавистным Стефаном Прокоповичем, и ему пришлось даже принять участие в том новом учреждении, которое было поставлено на место патриаршества; при учреждении в 1721 г. духовной коллегии или святейшего правительствующего Синода Стефан, по воле государя, был назначен его президентом. Есть известие, что Стефан так говорил об этом своем назначении: «Государь меня определял въ Синод, а я не хотел, и за то стоял перед ним на коленях под мечомъ». Никакой видной роли в Синоде его президент не играл, по болезни даже и посещал его редко, а если и посещал, то часто не соглашался с мнением синодского большинства: еще на одном из первых заседаний синода Стефан высказал недовольство по поводу возношения молитв на ектеньях об одном только святом правительственном синоде и предлагал поминать на ряду с синодом других православных патриархов. Синод, однако, не согласился с этим особым мнением своего президента. Весьма характерна подпись Стефана под этим мнением: «Стефан недостойный митрополит, старец немощной». Видимо, физические недуги постоянно уже в это время тяготили его. Но кроме болезней на престарелого митрополита в последние годы его жизни обрушился еще целый ряд крупных неприятностей: со времени учреждения синода он постоянно находился под каким-либо делом: так, еще в 1720 г. судился кабальный человек Любимов, который написал акафист Алексию, человеку Божию, надеясь снискать милость царевича. Любимов говорил, что его произведение хвалил и Стефан. Феофан и Феодосий предложили митрополиту по этому поводу вопросные пункты, на которые Стефану пришлось отписываться. Гораздо важнее было дело, возникшее уже незадолго до смерти Стефана: в апреле 1722 г. в Москву привезли монаха пензенского Предтеченского монастыря Варлаама Левина, которого обвиняли в том, что он называл Петра антихристом; на допросе Левин показывал, что его несколько раз принимал к себе митрополит рязанский, который в разговоре с ним называл императора иконоборцем. Стефана вновь потянули к допросу, причем начальник страшной тайной канцелярии опрашивал государя, где допрашивать Стефана – в тайной канцелярии или в синоде; государь высказался за последний. Однако 6 июля члены Синода и Сената, вследствие болезни Стефана, явились к нему на дом для допроса, на котором он всецело отрицал извет; в виду этого ему дали очную ставку с Левиным; последний стоял на своем. Левина через несколько дней казнили, и перед смертью он просил прощения у митрополита за то, что неправедно его оклеветал. Через четыре месяца после допроса по делу Левина Стефана уже не было в живых. Видимо, нравственная пытка, которой подвергали больного старика, ускорила его кончину. Митрополит, бывший истинным аскетом, смотревший на здешнюю жизнь как на юдоль плача и стенаний, уже давно готовился к смерти и потому распорядился своим имуществом заблаговременно. Последние годы его жизни любимым его детищем был основанный им на своей родине Нежинский Богородичный-Назарет монастырь; ему он еще при жизни отослал все бывшие у него деньги и часть своей библиотеки. В своем «тестаменте» и все остальные свои «сокровища» – книги, он оставлял монастырю на вечное владение и пользование. При этом с удивительной заботливостью он определял правила устройства монастырской библиотеки, имея в виду наилучшую сохранность книг. Каталог их, им самим составленный, он снабдил трогательной элегией на латинском языке: «Идите, милыя книги, прежде такъ часто находившияся в моих руках! Идите, слава моя, мой свет, мое сокровище» ... – писал умиравший митрополит; элегия заканчивалась: «Вы, книги и сочинения мои, простите! Приобретенная трудами моими библиотека, прости! Простите, братия и сожители! Простите все. Прости и ты, гостиница моя, любезная мать-земля!» ... Так прощался со здешним миром этот замечательный человек.

Стефан скончался 27 ноября 1722 г. в два часа ночи, в своем рязанском подворье в Москве. Смерть его примиряла со всеми: он посылал свое последнее целование царю, так много причинившему ему страданий, членам синода, из которых большинство были его враги, и своей любимой рязанской пастве. Похороны митрополита были отложены до возвращения Петра из астраханского похода. 20 декабря в присутствии государя члены синода совершили отпевание, и тело почившего святителя было отправлено для погребения в Рязань, где и было предано земле 27 декабря в Успенском соборе; в настоящее время останки митрополита покоятся в Малоархангельском рязанском соборе.

Еще за восемь лет до кончины Стефан закончил свой крупнейший научный и литературный труд, увидать который напечатанным ему так и не пришлось. Он работал над составлением своего знаменитого «Камня веры», который должен был служить, по его мысли, главным орудием православной полемики против протестантизма. Прежде думали, что Петр Великий препятствовал появлению в свет этого труда, но в настоящее время, после исследования протоиерея Морева, мы знаем, что Петр ничего не имел против печатания этого труда. Но сам Стефан только в 1717 г. после многих исправлений решил приступить к печатанию «Камня веры». В письме своем к архиепископу черниговскому Антонию он просил последнего, «аще где-либо (в его книге) жестокая досада на противников обретается, оную надобе удалити или умягчити» ... Однако окончательно напечатана была книга только в октябре 1728 г. Успех этого первого издания был необычайный: напечатанное в количестве 1200 экземпляров, оно разошлось в один год. Издание было повторено в 1729 и 1730 гг. Характерна последующая судьба «Камня веры»: когда при Анне Иоанновне во главе правительства стали немцы, распространение книги было воспрещено, и оставшиеся в типографии экземпляры опечатаны. Это запрещение тяготело над «Камнем веры» до воцарения Елизаветы Петровны, когда восторжествовала русская, православная партия.

Книга, имевшая такой успех, действительно по своему времени представляет замечательное явление: это было полное систематическое изложение православного вероучения, главным образом в тех пунктах, в которых оно разногласит с протестантским. Здесь находятся обширные трактаты: о св. иконах, мощах святых, таинстве евхаристии, призывании святых, священном предании, благих делах, наказании еретиков и других богословских вопросах. Многое в этих трактатах Стефан заимствовал из сочинений знаменитых римско-католических богословов Беллярмина и Бекана; иногда в сочинении встречаются и мысли, не вполне согласные с духом православной церкви, но все же общий характер книги вполне оригинален, изложение самых отвлеченных богословских истин живое, увлекательное, подчас даже страстное, и самый труд имел громадное значение для православной церкви в первой половине 18 в., когда ей приходилось вести упорную борьбу с протестантской пропагандой, которой иногда содействовало и само правительство. Католическая пропаганда тогда была вовсе не опасна, и нельзя обвинять Стефана за то, что он мало полемизировал с католичеством и все свое внимание обращал на борьбу с протестантизмом. Вообще, если в отношении к реформам Петра Великого Стефан не высказал ясного, определенного взгляда, колеблясь постоянно то в ту, то в другую сторону, то роль и значение его в истории православной русской церкви были безусловно плодотворны: мы еще незнаем, как бы далеко была увлечена русская церковь на путь протестантизма, если бы во главе ее в начале 18 в. стояли только люди вроде Феофана Прокоповича или Феодосия Яновского. Стефан деятельно боролся с этим опасным протестантским течением и создал целую школу учеников и последователей, которые, занимая впоследствии важные иерархические места в русской церкви, в тяжелые времена владычества немцев удержали ее от опасных увлечений протестантизмом.

Митрополит Стефан Яворский (1658-1722 гг.)

Последним крупным представителем юго-западной схоластической традиции в великороссийской проповеди был Стефан Яворский, в проповеднических произведениях которого нашли отражение все основные требования схоластической школы к форме, построению и развитию проповедей.

Митрополит Стефан, в миру Симеон, родился в 1656 г. в Галиции у православных родителей, небогатых дворян. Позднее его семья переселилась в окрестности Нежина, а он сам поступил в Киево-Могилянскую коллегию. Еще до окончания полного курса Яворский для углубления образования отправился за границу, где прослушал философию и богословие в польских католических школ. Для этого он вынужден был выполнить непременное требование возглавлявших эти школы иезуитов - принять (хотя бы и внешне) католичество в форме униатства. По возвращении из Польши он отрекся от униатства и принял в Киево-Печерской обители постриг с именем Стефана. Одновременно он был назначен на должность "официального проповедника" в лавре и других монастырях и церквах, которую исполнял "с великою пользою и услаждением слышащих". Обладая блестящим талантом и глубоким богословским образованием, Стефан вскоре составил себе репутацию замечательной проповедника. В 1700 г., уже в сане игумена, он был отправлен по церковно-административным делам в Москву, где его заметил Петр Первый, счел полезным в делах преобразования России и в том же году определил митрополитом - Рязанским и Муромским.

После смерти патриарха Адриана, Яворский был назначен местоблюстителем патриаршего престола, а в 1721 г. президентом Священного Синода, какую должность и занимал до кончины, наступившей в 1722 г. Однако лишь первые одиннадцать лет своего первоиерархического служения, в которые он пользовался благосклонностью Петра I, митр. Стефан имел реальную свободу в проповеднической и административной деятельности, а после 1711 г., когда различия в понимании целей и задач преобразования жизни русского общества между императором и митр. Стефаном выявились в полной мере, последний оставался во главе церковной иерархии лишь номинально, перенося непрестанно невзгоды, обвинения и оскорбления от своих врагов, в числе которых был и Феофан Прокопович.

Историческая заслуга Стефана Яворского в петровскую эпоху состояла в том, что он в своем духовном строе совмещал начала, сродные древнерусской и новоевропейской цивилизации. Полученное на Западе образование и богословская ученость избавили его от обскурантистского неприятия всего нового и иностранного, столь свойственного старообрядцам, а уважение к преданию и авторитету Церкви дало понимание необходимости сохранения в изменившихся условиях традиций русской православной духовности, чего так не хватало петровским реформаторам. Проповедь митр. Стефана была актуальна, согласовывалась с жизнью общества той эпохи, отвечала на запросы современной среды и освещала светом веры текущие события.

Все слова и беседы Стефана Яворского (числом более 250) можно разделить на:

догматические;

нравственные;

слова на разные случаи: похвальные, торжественные, благодарственные.

В догматически словах митр. Стефан преимущественно избирал такие темы (о молитве и ходатайстве за нас святых, о Священном предании, о вере и добрых делах, о таинствах), которые были направлены против лютеранских идей, распространявшихся в русском общество вследствие наплыва иностранцев. При этом важно, что направляя свою речь против учения Лютера и Кальвина и зараженных их вольномыслием своих русских современников, проповедник стремится на только разоблачить ложь своих противников, но и раскрыть положительное учение Православной Церкви о догматах, ими оспариваемых.

Еще одну тяжелую болезнь занесла с собой в русское общество западноевропейская цивилизация: во многих явился индифферентизм к религиозным вопросам и обязанностям благочестия православного христианства. Против этого порока, особенно распространенного между людьми высшего круга, вооружался Стефан Яворский, проповедуя о святой Православной вере, как источнике небесной мудрости, без которой земная мудрость не приносит человеку никакой пользы и есть не что иное, как юродство.

Яворский обличал также испорченность нравов тогдашнего общества которая, по его же выражению, дошла до того, что он опасается за прочность России и опасается, как бы она не упала подобно столбу Силоамскому. Яворский с большой силой восстает против незаконных разводов, сопровождавшихся очень часто насилием со стороны мужей (в том примером послужил сам Петр I), против роскоши, пиров и мотовства, порожденных самим духом петровского общества, против обманов и неправды в судах. С особенной энергией и особенно часто митр. Стефан обличает своих современник за их холодность и невнимание к богослужению.

Торжественные слова Яворского произносились в связи с самыми различными обстоятельствами: объявлением войны, победой, открытием государственной измены и т. д. В этих проповедях митр. Стефан говорил о привлекательных сторонах личности Петра I, о успехах его внешней политики, о благотворности внутренних реформ, обличая только современников, которые не пеняв значения реформ Петра, или порицали их, или злоупотребляли ими.

Проповеди Яворского составлены в форме слов; каждая из них состоит из следующих частей: темы, вступления, исследования, патетической части, заключения. Часто проповеди основываются не на содержании избранного предмета, а на каком-нибудь аллегорическом разъяснении одного слова из текста, или на каком-нибудь искусственно поставленном вопросе. Так, приводя слова Спасителя: "Поминайте жену Лотову", - проповедник вопрошает: "Как же ю, Спасителю мой, поминати? Панихиду ли за ню пети? Или в ектеньях ее поминати? Не ведаем, как ея имя".

В своих словах Яворский часто использует как источник Св. Писание, но делает это вполне схоластически, так что получается некая мозаическая картина, которая соответствует тому, что хочет сказать проповедник, но никак не содержанию Библейского текста. Желая, например, похвалить приморское местоположение новооснованного Петербурга, Яворский приводит множество текстов Св. Писания, которые подтверждают будто бы его мысль о превосходстве низменных мест, об особой близости к Богу водной стихии. При этом тексты подобраны так произвольно, что проповедник без труда тем же способом мог хвалить огонь, воздух, горы и т.п.

Первые два были близкими сподвижниками Петра Великого, особенно Феофан Прокопович.

Стефан Яворский (1658-1722) учился в Киевской Славяно-греко-латинской Академии и закончил образование в католической школе в Риме. Вернувшись в Киев, он сперва был преподавателем, а затем и профессором в Академии. Стефан славился своим красноречием; царь Петр обратил на него внимание, услыхав одну из его проповедей, выдвинул его, возвысил, а затем, в 1700 г., когда скончался патриарх Адриан, несочувственно относившийся к нововведениям Петра, царь назначил Стефана Яворского местоблюстителем патриаршего престола ; впоследствии он же был первым председателем Синода. Но когда Петр увидал, что Стефан Яворский не всегда сочувствовал его мерам и иногда даже прямо высказывал несогласие и порицание, царь охладел к нему и приблизил к себе Феофана Прокоповича.

Стефан Яворский обладал большим и глубоким богословским образованием, но в светских науках не имел особых познаний; так, например, он не признавал астрономической системы Коперника .

Главный труд Стефана Яворского, «Камень веры», направлен против учения лютеран ; Стефан боялся сближения лютеран с русскими людьми, боялся их вредного влияния на православных и в своей книге критиковал лютеранское учение; он гораздо сочувственнее относился к католичеству, так, например, он склонялся к католическому учению о чистилище. Но у царя Петра было множество друзей-лютеран среди иностранцев Немецкой слободы ; боясь их обидеть, Петр не разрешил печатания книги Стефана Яворского; «Камень веры» был издан уже после смерти царя.

Стефан Яворский, как уже было сказано, был известен, как проповедник. Проповеди его построены по всем правилам схоластики, изобилуют сравнениями, аллегориями, игрой слов, примерами из мифологии и древних поэтов. Нам эти проповеди кажутся искусственными и тяжеловесными. Так, например, в одном «Слове» Стефан Яворский сравнивает церковь с аптекой, в которой больные душой могут получать врачевство; он приглашает придти в «аптеку, – пречестнейшую церковь Христову». – «Нужду имут», говорит он, «все немощетвующие в скорби от врачев искати помощи; тогда врач, написавший рецепт, т. е. хартицу, на ней же изображает врачества составы, посылает в аптеку, да по ней тамо уготовится лекарство». Дальше проповедник даже указывает состав лекарств, увлекаясь в сравнениях: желчь – всегдашнее воспоминание страстей Христовых, смирна – умерщвление плоти, мед – помышление о небе, и т. д.

Русская Православная Церковь и Петр Первый. Лекция

В другом очень известном «Слове», сказанном по поводу взятия города Шлиссельбурга , Стефан Яворский пускается в довольно смелую игру слов. Имя города «Шлиссельбург» по-шведски значит: «ключ-город», по-русски же этот город прежде назывался Орешек. Кому же удалось завоевать этот Орешек? Царю Петру. Сравнивая Петра с Апостолом Петром , Стефан Яворский говорит:

зубов сей Орешек и прекрепких не боялся, зубы первее надобно было сокрушить, нежели Орешек, и невредим бы пребывал доселе, аще бы сицевую твердость твердейший не поразил камень. А камень не иный токмо, о нем глаголет Христос: Петре, ты еси камень. Ныне город сей нарицается Слиссельбург, т. е. Ключ-город, а кому же ключ сей достался? Петрови Христос обещался дати ключи. Зрите убо ныне, коль преславно исполняется обещание Христово.

Нельзя не удивиться тому, что Стефан Яворский в проповеди, произнесенной с церковного амвона, решается сравнивать царя Петра с Апостолом Петром и проводить это сравнение и дальше.

Но не всегда Стефан Яворский восхвалял Петра Великого. Не одобряя некоторых действий царя, он высказывал это в своих проповедях откровенно и даже резко. Так, например, он осуждал Петра за суд над царевичем Алексеем ; осуждал его развод с первой женой Евдокией Лопухиной , и заточение ее в монастырь. Приближенные Петра были возмущены этим «Словом» Стефана Яворского, считая, что он нанес оскорбление царской чести своим обличением; но, прочитав это «Слово», против места, относящегося к нему, Петр написал только: «перво одному, потом с свидетели», т. е. надо обличать сперва наедине, потом уже – публично. Так же не одобрил Яворский тяжелых обязательств рекрутской повинности и налогов , которыми Петр обременял народ. Сочувствуя тяжелому положению народа, Стефан Яворский в одной из своих проповедей сравнивает его с колесами, везущими колесницу: «како бо колесу бедному не скрипети, аще будет обременено тяжелым неудобоносимым бременем»?

Деятель Русской православной церкви Стефан Яворский был митрополитом Рязанским и местоблюстителем патриаршего престола. Он возвысился благодаря Петру I, однако имел с царем ряд разногласий, которые в итоге переросли в конфликт. Незадолго до смерти местоблюстителя был создан Синод, с помощью которого государство полностью подчинило себе Церковь.

Ранние годы

Будущий религиозный деятель Стефан Яворский родился в 1658 году в местечке Яворе, в Галиции. Его родители были небогатыми шляхтичами. Согласно условиям Андрусовского мирного договора 1667 г., их край окончательно перешел к Польше. Православная семья Яворских решила покинуть Явор и переселиться на ставшую частью Московского государства. Их новой родиной оказалось село Красиловка недалеко от города Нежина. Здесь Стефан Яворский (в миру его звали Семеном Ивановичем) продолжил свое образование.

В юности он уже самостоятельно перебрался в Киев, где поступил в Киево-Могилянскую коллегию. Она была одним из главных образовательных учреждений в Южной России. Здесь Стефан проучился до 1684 года. Он обратил на себя внимание будущего Варлаама Ясинского. Юноша отличался не только любознательностью, но и выдающимися природными способностями - хваткой памятью и внимательностью. Варлаам помог ему отправиться на учебу за границу.

Учеба в Польше

В 1684 году Стефан Яворский отправился в Он учился у иезуитов Львова и Люблина, знакомился с богословием в Познани и Вильне. Католики приняли его только после того, как молодой ученик перешел в униатство. Позже этот поступок критиковался его противниками и недоброжелателями в Русской Православной Церкви. Между тем униатами становились многие ученые, которые хотели получить доступ к западным университетам и библиотекам. Среди них были, например, православные Епифаний Славонецкий и Иннокентий Гизель.

Учеба Яворского в Речи Посполитой закончилась в 1689 году. Он получил западный диплом. За несколько лет в Польше богослов обучился риторскому, стихотворческому и философскому искусству. В это время окончательно сформировалось его мировоззрение, которое определило все будущие поступки и решения. Нет сомнения, что именно католики-иезуиты привили своему ученику стойкую неприязнь к протестантам, против которых он потом будет выступать в России.

Возвращение в Россию

Вернувшись в Киев, Стефан Яворский отрекся от католицизма. Здешняя академия приняла его после испытания. Варлаам Ясинский советовал Яворскому принять монашеский сан. Наконец, тот согласился и стал иноком, приняв имя Стефана. Сперва он был послушником в Киево-Печерской лавре. Когда Варлаама избрали митрополитом, он помог своему протеже стать преподавателем витийства и риторики в Академии. Яворский быстро получал новые должности. К 1691 году он уже стал префектом, а также профессором философии и богословия.

В качестве преподавателя Стефан Яворский, биография которого была связана с Польшей, применял латинские методики обучения. Его «питомцами» были будущие проповедники и государственные чиновники высокого ранга. Но главным учеником стал Феофан Прокопович - будущий главный оппонент Стефана Яворского в Русской Православной Церкви. Хотя позже преподавателя обвинили в том, что он в стенах Киевской академии распространял католическое учение, эти тирады оказались беспочвенными. В текстах лекций проповедника, которые сохранились до наших дней, встречаются многочисленные описания ошибок западных христиан.

Наряду с преподаванием и учеными занятиями над книгами Стефан Яворский служил в церкви. Известно, что он проводил церемонию бракосочетания племянника До войны со шведами священнослужитель положительно отзывался о гетмане. В 1697 году богослов стал игуменом в Свято-Никольском Пустынном монастыре в окрестностях Киева. Это было назначение, которое означало, что вскоре Яворского ждет сан митрополита. Пока же он много помогал Варлааму и ездил с его поручениями в Москву.

Неожиданный поворот

В январе 1700 года Стефан Яворский, биография которого позволяет сделать вывод, что жизненный путь ег приближался к крутому повороту, поехал в столицу. Митрополит Варлаам попросил его встретиться с патриархом Адрианом и уговорить того создать новую Переяславскую кафедру. Посланник исполнил поручение, но вскоре произошло неожиданное событие, которое в корне поменяло его жизнь.

В столице умер боярин и военачальник Алексей Шеин. Он вместе с молодым Петром I руководил взятием Азова и даже стал первым в истории русским генералиссимусом. В Москве решили, что надгробное слово должен сказать недавно приехавший Стефан Яворский. Образование и способности к проповедям этого человека проявились самым лучшим образом при большем стечении высокопоставленных лиц. Но самое главное - киевского гостя заметил царь, который крайне проникся его красноречием. Петр I порекомендовал патриарху Адриану сделать посланца Варлаама главой какой-нибудь недалекой от Москвы епархии. Стефану Яворскому посоветовали на время остаться в столице. Скоро ему предложили новый сан митрополита Рязанского и Муромского. Время ожидания тот скрасил в Донском монастыре.

Митрополит и местоблюститель

7 апреля 1700 года новым митрополитом Рязанским стал Стефан Яворский. Епископ тут же приступил к исполнению своих обязанностей и погрузился в местные церковные дела. Однако его уединенная работа в Рязани оказалась недолгой. Уже 15 октября умер престарелый и больной патриарх Адриан. Приближенный Петра I Алексей Курбатов посоветовал ему подождать с избранием преемника. Вместо этого царь учредил новую должность местоблюстителя. На это место советник предлагал поставить архиепископа холмогорского Афанасия. Петр решил, что местоблюстителем станет не он, а Стефан Яворский. Проповеди киевского посланца в Москве привели его к сану митрополита Рязанского. Теперь он меньше чем за год перепрыгивал на последнюю ступень и формально становился первым лицом Русской Православной Церкви.

Это был стремительный взлет, ставший возможным благодаря сочетанию удачных обстоятельств и харизмы 42-летнего богослова. Его фигура стала игрушкой в руках власти. Петр хотел избавиться от патриаршества как вредного для государства института. Он планировал реорганизовать церковь и напрямую подчинить ее царям. Первым воплощением данной реформы стало как раз учреждение должности местоблюстителя. По сравнению с патриархом, человек с таким статусом обладал гораздо меньшими полномочиями. Его возможности были ограничены и контролировались центральной исполнительной властью. Понимая характер петровских преобразований, можно догадаться, что назначение буквально случайного и чужого для Москвы человека на место главы церкви было обдуманным и заранее спланированным.

Едва ли этой чести искал сам Стефан Яворский. Униатство, через которое он прошел в молодости, и другие особенности его взглядов могли стать причиной конфликта со столичной общественностью. Назначенец не хотел крупных неприятностей и понимал, что его ставят на «расстрельную» должность. К тому же богослов скучал по родной Малороссии, где у него было много друзей и сторонников. Но отказать царю он, конечно, не мог, поэтому смиренно принял его предложение.

Борьба с ересями

Переменами были недовольны все. Москвичи называли Яворского черкасом и обливанцем. Иерусалимский патриарх Досифей писал русскому царю, что не стоит продвигать наверх уроженцев Малороссии. Петр не обратил ни малейшего внимания на эти предостережения. Однако Досифей получил извинительное письмо, автором которого был сам Стефан Яворский. Опала была ясна. Патриарх не считал киевлянина «вполне православным» из-за его давнего сотрудничества с католиками и иезуитами. Ответ Досифея Стефану не был примирительным. Только его преемник Хрисанф пошел на компромисс с местоблюстителем.

Первой проблемой, с которой Стефану Яворскому пришлось столкнуться в новом качестве, был вопрос старообрядчества. В это время раскольники распространяли по Москве листовки, в которых столица России называлась Вавилоном, а Петр - антихристом. Организатором этой акции стал видный книгописец Григорий Талицкий. Митрополит Стефан Яворский (Рязанская кафедра осталась в его ведении) пытался переубедить виновника волнений. Этот спор привел к тому, что он даже издал собственную книгу, посвященную знамениям пришествия антихриста. В труде разоблачались ошибки раскольников и их манипулирование мнением верующих.

Противники Стефана Яворского

Помимо старообрядческих и еретических дел, местоблюститель получил полномочия определять кандидатов для назначений в пустующих епархиях. Его списки проверялись и согласовывались самим царем. Только после его одобрения выбранный человек получал сан митрополита. Петр создал еще несколько противовесов, которые заметно ограничивали местоблюстителя. Во-первых, это был Освященный собор - собрание епископов. Многие из них не были ставленниками Яворского, а некоторые являлись его прямыми оппонентами. Поэтому ему приходилось каждый раз отстаивать свою точку зрения в открытом противостоянии с другими церковными иерархами. Фактически местоблюститель был только первым среди равных, поэтому его власть не могла идти ни в какое сравнение с прежними полномочиями патриархов.

Во-вторых, Петр I усилил влияние Монастырского приказа, во главе которого он поставил своего верного боярина Ивана Мусина-Пушкина. Этот человек позиционировался как помощник и товарищ местоблюстителя, но в некоторых ситуациях, когда царь считал это необходимым, он становился прямым начальником.

В-третьих, в 1711 году прежняя была окончательно распущена, а на ее месте возник Его указы для Церкви приравнивались к царским. Именно Сенат получил привилегию определять, подходит ли кандидатура, предложенная местоблюстителем, на место архиерея. Петр, который все больше втягивался во внешнюю политику и строительство Санкт-Петербурга, делегировал полномочия управления церковью государственной машине и теперь вмешивался только в крайнем случае.

Дело лютеранина Тверитинова

В 1714 году произошел скандал, который еще сильнее расширил пропасть, по разные стороны которой стояли государственные мужи и Стефан Яворский. Фотографий тогда не существовало, но даже без них современные историки смогли восстановить облик Немецкой слободы, особенно разросшейся при Петре I. В ней жили иностранные купцы, мастера и гости преимущественно из Германии. Все они были лютеранами или протестантами. Это западное учение стало распространяться и среди православных жителей Москвы.

Особенно активным пропагандистом лютеранства стал вольнодумный лекарь Тверитинов. Стефан Яворский, покаяние которого перед церковью произошло много лет назад, помнил о годах, проведенных рядом с католиками и иезуитами. Они привили местоблюстителю нелюбовь к протестантам. Митрополит Рязанский начал преследования лютеран. Тверитинов бежал в Санкт-Петербург, где нашел покровителей и защитников в Сенате среди недоброжелателей Яворского. Был издан указ, согласно которому местоблюститель должен был простить мнимых еретиков. который обычно шел на компромисс с государством, на этот раз не захотел уступать. Он обратился за протекцией напрямую к царю. Петру не понравилась вся история с преследованиями лютеран. Между ним и Яворским вспыхнул первый серьезный конфликт.

Меж тем местоблюститель решил изложить свою критику протестантизма и взгляды на православие в отдельном сочинении. Так, он в скором времени написал свою самую известную книгу «Камень веры». Стефан Яворский в этом произведении вел привычную проповедь о важности сохранения прежних консервативных устоев православной церкви. При этом он пользовался риторикой, которая была в то время распространена у католиков. Книга была преисполнена неприятием реформации, которая тогда восторжествовала в Германии. Эти идеи и пропагандировали протестанты Немецкой слободы.

Конфликт с царем

История с лютеранином Тверитиновым стала неприятным звоночком, сигнализирующим об отношении церкви и государства, придерживавшихся противоположных позиций по поводу протестантов. Однако конфликт между ними был гораздо глубже и со временем только расширялся. Он усугубился, когда вышло сочинение «Камень веры». Стефан Яворский с помощью этой книги пытался отстоять свою консервативную позицию. Власти же запретили ее публикацию.

Тем временем Петр перенес столицу страны в Санкт-Петербург. Постепенно туда переехали все чиновники. Местоблюститель и митрополит Рязанский Стефан Яворский оставался в Москве. В 1718 году царь повелел ему отправиться в Санкт-Петербург и начать работать в новой столице. Это вызвало недовольство Стефана. Царь резко ответил на его возражения и не стал идти на компромисс. Тогда же он высказал идею о необходимости создания Духовной коллегии.

Проект по ее открытию было поручено разработать Феофану Прокоповичу - давнему ученику Стефана Яворского. Местоблюститель не соглашался с его пролютеранскими идеями. В том же 1718 году Петр инициировал наречение Феофана Псковским епископом. Тот впервые получил реальные полномочия. Ему пытался оппонировать Стефан Яворский. Покаяние и мошеничество местоблюстителя стали темой разговоров и слухов, распускавшихся по обеим столицам. Против него были настроены многие влиятельные чиновники, сделавшие карьеру при Петре и бывшие сторонниками курса на подчинение церкви государству. Поэтому репутацию митрополита Рязанского пытались очернить самыми разными методами, в том числе и припоминая ему связи с католиками во время учебы в Польше.

Роль в суде над царевичем Алексеем

Тем временем Петру пришлось разрешать еще один конфликт - на этот раз семейный. Его сын и наследник Алексей был не согласен с политикой отца и, в конце концов, бежал в Австрию. Его вернули на родину. В мае 1718 года Петр приказал Стефану Яворскому прибыть в Санкт-Петербург, чтобы представлять церковь на суде над мятежным царевичем.

Ходили слухи, что местоблюститель симпатизировал Алексею и даже поддерживал с ним связь. Однако документальных подтверждений этому нет. С другой стороны, точно известно, что царевичу не нравилась новая церковная политика отца, и он имел много сторонников среди консервативного московского духовенства. На суде митрополит Рязанский пытался защитить этих священнослужителей. Многих из них вместе с царевичем обвинили в государственной измене и казнили. Стефан Яворский повлиять на решение Петра так и не смог. Местоблюститель сам отпевал Алексея, таинственно умершего в своей тюремной камере накануне исполнения приговора.

После создания Синода

Несколько лет шла проработка законопроекта о создании Духовной коллегии. В итоге она стала называться Святейшим правительствующим Синодом. В январе 1721 года Петр подписал манифест о создании данного органа власти, необходимого для контроля над церковью. Новоизбранные члены Синода были спешно приведены к присяге, а уже в феврале учреждение начало постоянную работу. Патриаршество официально было отменено и оставлено в прошлом.

Формально Петр поставил во главе Синода Стефана Яворского. Тот был настроен против нового учреждения, считая его гробовщиком церкви. Он не бывал на заседаниях Синода и отказывался подписывать издаваемые этим органом бумаги. На службе российского государства Стефан Яворский видел себя совсем в другом качестве. Петр же держал его на номинальной должности только для того, чтобы продемонстрировать формальную преемственность института патриаршества, местоблюстительства и Синода.

В высших кругах продолжали распространяться доносы, в которых оговаривался Стефан Яворский. Мошеничество при постройке Нежинского монастыря и другие нечистоплотные махинации приписывались митрополиту Рязанскому злыми языками. Он стал жить в состоянии непрекращающегося стресса, что заметно повлияло на самочувствие. Стефан Яворский скончался 8 декабря 1722 года в Москве. Он стал первым и последним многолетним местоблюстителем Патриаршего престола в российской истории. После его смерти начался двухвековой синодальный период, когда государство сделало церковь частью своей бюрократической машины.

Судьба «Камня веры»

Интересно, что книга «Камень веры» (главный писательский труд местоблюстителя) была издана в 1728 году, когда он сам и Петр уже были в могиле. Произведение, критиковавшее протестантизм, имело необычайный успех. Его первый тираж был быстро раскуплен. Позже книга еще несколько раз переиздавалась. Когда во время правления Анны Иоанновны у власти было много фаворитов-немцев лютеранского вероисповедания, «Камень веры» вновь оказался под запретом.

Произведение не только критиковал протестантизм, но, что гораздо важнее, стало самым лучшим на тот момент систематическим изложением православного вероучения. Стефан Яворский подчеркивал те места, в которых оно отличалось от лютеранства. Трактат был посвящен отношению к мощам, иконам, таинству евхаристии, священному преданию, отношению к еретикам и т. д. Когда православная партия окончательно восторжествовала при Елизавете Петровне, «Камень веры» стал главным богословским произведением Русской Церкви и оставался таковым на протяжении всего XVIII столетия.

Грамоте Стефан выучился еще на своей родине, а дальнейшее образование получил в Киево-Могилянской коллегии. Преподавание здесь велось на латинском языке, в духе строго схоластическом. В последние годы своего пребывания в коллегии Яворский мог воспользоваться лекциями по богословию и философии известного схоласта Иоасафа Кроковского и приобрел покровителя в лице Варлаама Ясинского, позднее митрополита Киевского. В 1684 г. он написал в его честь панегирик: "Hercukes post Atkantem, infracto virtutum robore honorarium pondus sustinens", где Геркулес - Ясинский, а Атлант - его предшественник Гизель. Панегирик написан на латинском языке, стихами и прозой, вперемежку с польскими стихами. В 1684 г. Стефан уехал из Киева; чтобы получить доступ в католические школы, ему пришлось наружно принять католическое исповедание, под именем Станислава Симона (в те времена такой поступок не был исключительным). Стефан побывал в высших католических школах: в Львове и Люблине он прослушал философию, в Познани и Вильне - богословие, усвоил все начала схоластической премудрости, искусно слагал стихи на латинском, польском и русском языках, писал великолепные панегирики (в честь Мазепы, позднее - Петру). Он вынес также из польских школ основательное знакомство с католическим богословием и враждебное отношение к протестантизму. В 1687 г. Стефан вернулся в Киев, принес покаяние в своем отречении от православной церкви, был принят снова в ее лоно и по совету Варлаама Ясинского в 1689 г. постригся в монахи. Несколько лет он преподавал в Киево-Могилевской коллегии и был ее префектом: он читал риторику, пиитику, философию и богословие. Есть известие (в памфлете "молоток на камень веры" и в письмах иерусалимского патриарха Досифея), что Стефан "весьма папежское учение в киевских учениях утвердил". В споре о времени пресуществления святых даров Стефан не примкнул ни к великоруссам, ни к малоруссам, а держался среднего мнения. В 1697 г. он был назначен игуменом Свято-Никольского Пустынного монастыря. Он был ближайшим помощником Киевского митрополита в его сношениях с Московским правительством, неоднократно исполнял различные церковно-административные поручения и ездил в Москву. В январе 1700 г. митрополит, отправляя Стефана с другим игуменом в Москву, послал с ними письмо патриарху, в котором просил учредить Переяславскую епархию и поставить в епископы одного из двух игуменов. В Москве случайное событие выдвинуло Стефана: умер воевода Шеин, и на погребении его в присутствии царя проповедь поручили говорить Яворскому. Петру понравились и предика, и сам проповедник; он указал патриарху Адриану посвятить Стефана в архиереи какой-нибудь из великорусских епархий, "где прилично, не в дальнем расстоянии от Москвы". Стефан, тяготевший к Киеву, пытался отказаться от этой чести, но в апреле 1700 г. был поставлен в митрополита Рязанского и Муромского. В том же году, после смерти Адриана, царь указал Стефану быть местоблюстителем патриаршего престола. Выбирая Стефана, царь прежде всего видел в нем человека с западной образованностью, которой он не находил в Московском духовенстве. Кроме того в глазах Петра Стефан был человеком новым, свободным от традиций старой московской партии. Приверженцы старины не радовались его назначению. Он был и "обливанцем", и человеком, принесшим из польских школ вместе с латинской ученостью латинские ереси. На первых порах Стефану пришлось оправдываться и опровергать обличения, шедшие от Иерусалимского патриарха. Для Петра, однако Стефан оказался слишком консервативным, а для старорусской партии - совсем уже не таким реформатором; поэтому впоследствии с одной стороны последовало охлаждение, с другой - сближение. Пока деятельность Петра была посвящена политике и войне и заботам о просвещении, Стефан вполне сочувствовал ей. В целом ряде проповедей, в новолетие или по поводу побед, он явился блестящим (с схоластической точки зрения) панегиристом военных дел Петра. В угоду царю Стефан повсюду ставил в архиереи чужеземцев, людей образованных. Московскую академию он реформировал и завел в ней вместо эллинских учения "латинские", т. е. сх

оластику в методах и содержании. Церковно-административная деятельность Стефана была не широка: власть местоблюстителя, сравнительно с патриаршей, была ограничена Петром и в замен Патриаршего приказа был учрежден Монастырский под светским управлением. В духовных делах в большинстве случаев Стефан должен был совещаться с Собором епископов. С течением времени определились ясно ограничительные по отношению к церковной власти тенденции царя. Стало очевидно, что Петр не думает назначать патриарха, а, наоборот, думает уничтожить самое патриаршество. В 1711 г. были введены в церковные суды фискалы от гражданского ведомства. В 1715 г. Петр открыто выразил свое отношение к патриаршеству и иерархам в своих шутовских пародиях на церковные церемонии. В то же время завязываются и крепнут благосклонные отношения царя к протестантам и протестантизму. Стефан оказался в рядах приверженцев старины, стал помехой (правда, далеко не активной) Петру и терял мало-помалу свое значение. Собственно Стефан по складу своей жизни, по своему образованию вовсе не был приверженцем старины; но католические принципы, им усвоенные, мешали ему сочувствовать преобразователю. Иногда содержание протеста, внушенного католицизмом, совпадало с содержанием протеста, шедшего из партии приверженцев старины. Как и последние, Стефан шел наперекор царю в вопросе о размерах церковной власти, так как он из католической системы заимствовал принцип главенства церкви. Отсюда все злоключения Стефана. Пользуясь запутанной формой схоластических проповедей, Стефан нередко делал неприязненные намеки на действия царя. Сознавая свою неспособность к открытой борьбе, он не раз просил об отставке, но тщетно: Петр держал его при себе до самой его смерти, проводя под его иногда вынужденным благословением, все неприятные для Стефана реформы. У Стефана не хватало силы открыто разорвать с царем - и в то же время он не мог примириться с происходящим. В 1712 г. Стефан подверг резкой критике учреждение фискалов, современное положение России, назвав царевича Алексея "единой надеждой" страны. Сенаторы, слушавшие проповедь, поспешили препроводить ее текст царю. Петр оставил Стефана в покое, но сохранил в силе сенаторское запрещение ему проповедовать. При разборе дела об Алексее царь старался добраться до Стефана, желая изобличить его не в мимолетных только сношениях с царевичем. В 1713 г. началось дело Тверитинова и других, увлекавшихся лютеранством. Стефан приложил все свои силы, чтобы изобличить их и тем косвенно обвинить и самого царя, потворствовавшего лютеранам. Это дело (см. Тверетинов) ясно обнаружило диаметральную противоположность тенденций Петра и Стефана и произвело окончательный разлад между ними. Стефан выказал явно пристрастное и нетерпимое отношение к обвиняемым. Пока шел суд над еретиками, он писал обширное сочинение против лютеран: "Камень веры, православным церкви святые сыном - на утверждение и духовное созидание, пресмыкающимся же о камень претыкание и соблазна - на восстание и исправление". Книга имеет в виду специально православных, склоняющихся к протестантству, и обнимает все догматы, оспариваемые протестантами. Каждый догмат излагается, затем доказывается и, наконец, опровергаются возражения на него. Доказательства Стефан берет из Святого Писания, соборных правил святых отцов. Оспаривая протестантские мнения, Стефан обильно черпает доводы из католической системы. Католические элемент вошел в статьи об оправдании, о благих делах, о заслугах сверхтребуемых, о наказании еретиков, Стефан проводил и в жизни; например, к раскольникам он относился по-инквизиторски. Стефан окончил "Камень веры" в 1718 г., но при жизни Петра книга не могла быть отпечатана и была издана только в 1718 г. с разрешения Верховного тайного совета, по засвидетельствованию Феофилакта Лопатинского и под его наблюдением. Протестанты тотчас же по выходе книги начали полемику против нее (рецензия в Лейпцигских ученых актах 1729 г., книга Буддея 1729 г., диссертация Мосгейма 1731 г. и т. д.). Ее взяли под свою защиту католики: доминиканец Рибейра написал опровержение на книгу Буддея. В России вышел злостн

ый памфлет на "Камень веры": "Молоток на камень веры", с выходками против Стефана. В настоящее время за "Камнем веры" остается теоретическое значение: в нем Стефан выставил догматическую систему православной веры. Другую систему дал Феофан Прокопович. "Первая из них, - говорит Ю. Самарин, - заимствована у католиков, вторая - у протестантов. Первая была односторонним противодействием влиянию реформации; вторая таким же односторонним противодействием иезуитской школе. Церковь терпит ту и другую, признавая в них эту отрицательную сторону. Но ни той, ни другой церковь не возвела на степень своей системы, и ни той, ни другой не осудила; следствие, лежащее в основании обеих понятий о церковной системе, церковь исключила из своей сферы, признала себе чуждым. Мы вправе сказать, что православная церковь не имеет системы и не должна иметь ее". Этими словами Самарина определяется значение "Камня веры". Последовавшие за делом Тверитинова события еще больше расширяли пропасть между царем и Стефаном. В 1718 г. состоялся процесс царевича Алексея. Царь указал Стефану приехать в Петербург и держал его здесь почти до самой смерти, лишая его этим даже той незначительной власти, которой он дотоле пользовался. Приблизительно в это время разыгрался инцидент с Феофаном Прокоповичем. Стефан не желал, чтобы Феофану досталось епископское место. Он видел в его учениях, в его лекциях сильные следы протестантского влияния. Царь выслушал оправдания Феофана и назначил его епископом; Стефан должен был принести извинение перед Феофаном. Он сделал это, чувствуя себя правым. Церковно-административная деятельность Стефана совершенно прекратилась; он не принимал никакого участия в подготовительных действиях к церковной реформе, без него писался Духовный регламент, церковное управление также шло мимо его рук. Пытался было Стефан выяснить свое положение и в 1718 г. спрашивал царя: 1) возвратиться ли ему в Москву или жить в Петербурге; 2) где жить в Петербурге; 3) как управлять ему издали своей епархией; 4) вызывать ли архиереев в Петербург; 5) как замещать архиерейские места. Царь предписал ему жить в Петербурге, построить подворье на свои деньги, Рязанской епархией управлять через Крутицкого архиепископа и т. д. В конце царь писал: "а для лучшего впредь управления мнится быть должно надобной коллегии, дабы удобнее впредь такое великое дело управлять было возможно". В феврале 1720 г. устав Духовной коллегии был утвержден; через год был открыт Синод; президентом Синода царь назначил Стефана, меньше всех других сочувствовавшего этому учреждению. Стефан отказывался подписывать протоколы Синода, не бывал в его заседаниях. Никакого влияния на синодальные дела Стефан не имел; царь, очевидно, держал его только для того, чтобы, пользуясь его именем, придать известную санкцию новому учреждению. За все время пребывания в Синоде Стефан находился под следствием по политическим делам. То его оговаривал кабальный человек Любимов в том, что он сочувственно относился к его, Любимова, сочинениям (1721); то монах Левин показывал, что Стефан будто бы говорил ему: "государь меня определял в Синод, а я не хотел, и за то стоял перед ним на коленях под мечом", и еще: "и сам я желаю в Польшу отъехать" (1722). При ближайшем исследовании оговоры оказывались не имеющими оснований, но Стефана постоянно допрашивали. В своей привязанности к основанному им в Нежине монастырю он тоже не находил утешения, потому что обнаружил большое хищение денег, присланных им на устройство монастыря. Все эти неприятности сокращали жизнь Стефана. Свою библиотеку он пожертвовал Нежинскому монастырю, присоединив к каталогу книг трогательную элегию на латинском языке. Умер Стефан в Москве 24 ноября 1722 г. Как проповедник Стефан восхищал своих современников. Даже враги Стефана отзывались о его проповедях следующим образом: "что до витийства касается, правда, что имел Стефан Яворский удивительный дар и едва подобные ему в учителях российских обрестись могли. Мне довольно приходилось видеть, что он своими поучениями мог возбуждать в слушателях смех или слезы, чему много способствовали движения тела, рук, пом

авание очей и лица применение, что природа ему дала". Быть может, манера Стефана Яворского обеспечивала ему успех, для нас в настоящее время совершенно непонятный. И в своем красноречии Стефан оставался верен католическим тенденциям. Проповеди его отличаются отвлеченностью и оторванностью от жизни; построение их в высшей степени изысканное ("люди подобно рыбам. Рыбы родятся в водах, люди - в водах крещения; рыбы обуреваются волнами, люди тоже" и т. д.). С формальной стороны проповеди Стефана обильны натянутыми символами и аллегориями, игрой слов. Вообще они соединяют в себе все характерные черты католической проповеди XVI - XVII вв. Он составил еще, по Мальвенде, сочинение: "Знамения пришествия антихристова и кончины века", на которое ссылались в подтверждение мнения, что Петр - антихрист. После смерти Стефана долго не оставляли в покое; полемисты высказывали даже мысль о том, что Стефан был тайный иезуит. Проповеди Стефана Яворского изданы в Москве, в 1804 - 1805 гг. См. еще "Неизданные проповеди Стефана Яворского", с статьей И.А. Чистовича, Санкт-Петербург, 1867 ("Христианское Чтение", 1867); "Риторическая рука. Сочинение Стефана Якорского, перевод с латинского Фед. Поликарпова", изд. обществом любителей древней письменности; статьи Терновского в "Трудах Киевской Духовной Академии" (1864, т. т 1 и 2) и "Древней и Новой России" (1879), № 8); Чистович "Феофан Прокопович и его время" (Санкт-Петербург, 1868); П.О. Морозов "Феофан Прокопович как писатель" (Санкт-Петербург, 1880); Н.С. Тихонравов "Московские вольнодумцы начала XVIII в. и Стефан Яворский" ("Сочинения", т. II); Рункевич "Из истории русской церкви в царствование Петра Великого" ("Христианское Чтение", 1900). Анализ действительности Стефана как богослова, сановника церкви и проповедника сделан в соч. Ю.Ф. Самарина "Стефан Яворский и Феофан Прокопович" ("Сочинения", т. V, Москва, 1880). См. еще Смирнова "Историю славяно-греко-латинской академии" и Пекарского "Наука и литература при Петре Великом".